читать дальшеСлова
капитана двеннадцатого похожи на тонкий, очень острый скальпель - и он
раз за разом вскрывает лейтенанта третьего этим скальпелем. Его глаза
горят - он возбужден, ему так нравится это: вытаскивать наружу сложный
механизм из шестеренок и мяса, разбираться, как он работает, а
разобравшись - рассказывать, приправляя сухое объяснение язвительными
метафорами. Ему так это нравится, что он не сразу замечает, что Кира
ничуть не удивлен. Кира мягко и весомо - так мягка и весома ртуть -
повторяет раз за разом: "я знаю... знаю... я знаю, Куротсучи-тайчо".
Тихий, почти прозрачный сейчас лейтенант много раз уже препарировал
себя сам. Он действительно знает - что, зачем и почему делал. И не
жалеет ни о чем. Все просто, до сбитых о стену кулаков и порванных в
клочья имен. Все просто - жалеть уже бессмысленно, пытаться вернуть
прошлое уже бессмысленно, да и жить как-то... можно только мягко
отвечать снова и снова: "знаю"... Кстати, ртуть - сильнодействующий яд. Кстати, капитан двенадцатого очень интересуется ядами. Кстати, он уже минуты две как молча разглядывает лейтенанта третьего. А потом он думает: "Не слишком ли самонадеянно?" и "Какого черта?" А
потом он говорит: "Иди за мной" и уходит. А Кира, конечно, следует за
ним - это не его капитан, но это капитан, и нет причин нарушить приказ. А
потом лучший ученый Готея поит Киру какой-то дрянью и дожидается, пока
того не скрутит так, что даже дышать почти невозможно - не говоря уже о
двигаться. И ставит в десяти шагах от скрючившегося на полу лейтенанта
чашку. С противоядием. И говорит: "У тебя примерно пять минут. Или пять
минут и еще много лет такого же никчемного существования. Или не очень
много - как повезет". А затем добавляет: "Я сегодня такой добрый, что
самому тошно", - и встает у стены, и внимательно наблюдает. Тоже ничего
себе эксперимент, если подумать. Где-то секунд тридцать Кира
счастлив - такой шикарный повод оставить все это дерьмо позади, спасибо
вам, Куротсучи-тайчо. А потом вспоминается... и еще... и еще... и
какого черта? - он просто хочет жить. Следующие две минуты Кира
очень занят: он медленно, сантиметр за сантиметром преодолевает эти
десять шагов. Ползком. Под молчаливым - удивительно! - взглядом чужого
капитана. Задыхаясь и с трудом заставляя сведенные судорогой мышцы
двигать тело. Преодолевает. Жадно - проливая и захлебываясь - пьет
противоядие и валится на спину, чувствуя, как отпускает. А потом
слышит: "Все? Теперь проваливай, мне своих идиотов хватает". И
бурчанье: "знает он, видите ли". А потом Кира кланяется - так, как кланяются только учителям и родителям, - и уходит. Пожалуй, теперь он знает куда меньше. Пожалуй, теперь ему на это наплевать. Жизнь продолжается.
